Южный Урал, № 1 - Константин Мурзиди

Внимательно выслушал Василий Никитич. Встал, походил намного, подумал, а потом подошёл к Степану, похлопал его по плечу и оказал задушевно:

— Ну, вот и вышло по-вашему, по-мирскому. Крепости строить будем. Поможем. А ты будешь охочих людей кликать.

Провожая Кузнецова, Василий Никитич наказывал:

— Велено тебе дать доброго коня. Прихвати солдата, в канцелярии возьми прочётный указ и — с богом!.. Кличь, Степан, охотников селиться по крепостям. Кто противиться будет из начальства, жалуйся мне. Ну, с богом!

Татищев вызвал к себе писаря и приказал:

— Написать указ в контору судных и земских дел и повелеть объявить в Крутихинском, Каменском и Екатеринбургском дистриктах, что ежели кто охоту имеет на Исецком озере, по Синаре вверх, у Чебаркуль-озера и от Чебаркуля в Тече, расстоянием не далее тридцать вёрст, и в других удобных местах селиться, те о себе немедленно объявили, каждый в своей команде, в которых их записывать и сколько семей, и в которых местах похотят селиться, прислать ведомости немедля. А доверенному Степану Кузнецову препятствий не чинить.

Весна 1736 года. По башкирским аймакам разъезжали кильмяк-абызовские доверенные с призывом итти в поход на русские селения. Кильмяк-Абыз призывал отомстить за казни, пытки, за поруганную честь жёнок и дочерей, поднятых на защиту вольности. В его прельстительных письмах предлагалось штрафных лошадей не давать, строящиеся городки уничтожать, русских людей убивать, а селения их сжигать.

Башкиры готовились к схваткам. Они отгоняли скот в долины южноуральских гор. Аулы пустовали. Семьи укрывались в ущельях гор и в пещерах. Группы всадников объединялись в крупные отряды. Начинались набеги на пограничные сибирские слободы и деревушки.

Южный Урал и Зауралье окутались дымом пожарищ. Горели русские деревни, посёлки, выселки, башкирские аймаки, юрты, скирды хлебов. В панике метались в лесных трущобах звери, улетали птицы… В страхе метались люди. Башкиры были беспощадны к русским и их союзникам, а карательные отряды русских суровы и жестоки к башкирам.

Русские женщины с подростками, младенцами и стариками отсиживались за крепостными стенами острогов и слобод. А там, где не было укреплений, люди наспех окапывались рвами, огораживались рогатками, надолбами, Обводили селения тынами и, бревенчатыми стенами. Люди бросали свои насиженные гнёзда и бежали под защиту пушек.

Мирная крестьянская жизнь оборвалась разом. Крестьянские поля не засевались.

Тевкелев и Татищев слали грозные приказы: всех, кто может носить оружие, мобилизовать, создать крестьянские вооружённые отряды, повсюду выставить караулы, построить маяки, быть настраже и готовыми в любую минуту выступить в боевые походы. По рекам Исети, Тоболу, Миассу выставленные караулы должны были зорко наблюдать за башкирами и отвращать объединения их с казахами. Казахи тоже были неспокойны. Их отряды подбегали под Далматов монастырь. Зорили деревни монастырской вотчины.

Татищев повелел для защиты от башкирцев-изменников призвать на службу оружных, обретающихся в сибирских слободках и Уральских горах, служилых татар, черемисов, чувашей, вотяков и мещеряков,

«Чтобы им всем, годным, в службе быть в том же походе, а которые не будут, те причтены будут за воров-изменников», —

говорилось строго в прочётном указе.

Этим служилым предлагалось съехаться в Багарякской слободе «в скорости», и быть также готовыми к походу.

Начальство хмурое, сердитое. Заваруха великая. Как её утишить — ума не приложить. Во всём остановка и казне великий убыток. Крепости строили поспешно. В конце апреля полковник Арсеньев сообщил Татищеву, что крепость у Чебаркуль-озера построил и вышел строить «в самонужнейших местах» по реке Миассу.

Мятежный пожар полыхал на Южном Урале и в Зауралье. Горному начальнику Татищеву пришлось распорядиться о прекращении работ на казённых заводах. А работных людей, приписных крестьян Каменского, Екатеринбургского и Крутихинского дистриктов, он снял с заводов и направил на охрану пограничных с Башкирией владений заводского ведомства.

Три роты сибирских драгун выступили в поход из только что построенной Миасской крепости.

Стояло жаркое лето.

Отряд растянулся чёрной лентой. По беспокойному времени у драгун ружья заряжены, а фитили зажжены. Отряд передвигался вверх по течению реки Миасс по пустырям, лесным перелескам, огибая болота и озёра.

Полковник Арсеньев ехал молча. Не раз он ходил в таёжные южноуральские горы на башкир. Бродил с отрядами по широким степным просторам в погоне за казахами, бил турок. И во всех походах с честью выполнял боевые задания.

Перевалив увал, отряд вступил в густой березняк. На этот раз объехать его, не потеряв из поля зрения реки, не было возможности. Преодолевая трущобы, выбирая удобные для проезда места, отряд углубился в лес. В зарослях лесной чащи путь преградил неглубокий журчащий ручеёк с ключевой водой. Драгуны проехали. Пушкарям пришлось тяжелее. Обозники застряли. Перегруженные телеги вязли в растоптанном русле ручья. У лошадей нехватало сил. На помощь бросались драгуны. Не раздеваясь, шагали в воду, вязли в тине. Натужились. Пыхтели. Били коней. А возы не поддавались.

Майор Павлуцкий выругался:

— Лодыри, сколько лесу…

Драгуны рассыпались. Застучали топоры. Повалились молодые берёзки. Навалили чащи. Обоз прошёл. Вскоре лес отступил, образуя поляну. Отсюда была видна река. Полковник подъехал к круто обрывавшемуся берегу. Внизу лежала тихая, полноводная река. Река в верхнем течении раздваивалась, образуя приток-курью, за которым лежал высокий, холмистый берег, а дальше шли широкие, степные просторы. Лишь где-то далеко на горизонте виднелись небольшие рощицы леса. Между курьей и крутоскатом, на котором стоял Арсеньев, лежала пойма, поросшая травой, кустарником, а рядом из воды выступал остров, поражавший густой, непроходимой берёзовой рощей. Стая грачей кружилась над ним. Миасс, повернув круто за островом, как раз в том месте, где впадал в него безымённый ручей, только что принесший немало неприятностей обозникам, терялся в заросших кустарником берегах.

Очарованный живописностью уголка, Арсеньев сказал:

— Угоже место!

— К постройкам коммуникации способное, — поддакнул геодезист Шишков.

— Надлежит досмотреть…

Полковник распорядился об отдыхе драгун, а сам в сопровождении геодезиста Шишкова, майора Павлуцкого и десятка драгун поехал осматривать участки.

Обследование решено было начать от безымённого ручья, охватив в кольцо окрестный лес, с расчётом вернуться к привалу с другой стороны.

Разведчики спустились вниз по реке Миасс.

Не переправляясь через ручей, разведчики проследовали вверх к его истоку. Вскоре показались просветы, а за ними заросшее камышом болото.

Геодезист хотел пробраться к воде, но лошадь провалилась, ноги её засасывались всё глубже и глубже, всадник накренился и через голову коня свалился, погружаясь в торфяник. Полковник и майор, видя перекошенное от ужаса лицо геодезиста и муки лошади, приказали драгунам помочь им выбраться из болота. Драгун Ивашка схватил свалившуюся засохшую берёзку, подал один конец Шишкову, а другой начал со всей силой тянуть на себя. Другие с трудом выручили погрязшего в торфянике коня.

Майор и полковник смеялись над жалкой, вымазанной тиной фигурой геодезиста.

— Ну, как? — язвил Арсеньев.

А тот, отираясь пучками зелени, сопел и морщился, не отвечая на насмешки.

— Чаю, к лучшему… Не всякий башкирец полезет через болотину, — говорил полковник геодезисту, когда тот снова сидел верхом на коне. — Но, говорил таким тоном, что не поймёшь, смеётся ли полковник над бедой Шишкова или всерьёз говорит о достоинствах местности, о болоте, как естественной защите.

Разведка от болота повернула вправо по опушке леса.

— Какие поля! Какие земли! — восхищался майор Павлуцкий.

На опушке леса драгуны заметили двух всадников. Завидев разведчиков, всадники скрылись в лесных зарослях.

Полковник рванул под уздцы коня. Конь сорвался и помчался стрелой. За полковником карьером неслись другие. Беглецы, заметив погоню, искусно лавируя меж деревьев, спешили укрыться.

— Стреляй! — кричал Арсеньев.

Гулким эхом прокатились по таёжной глухомани ружейные выстрелы.

Беглецы остановились, видно, напугались.

Соскочили с коней, пали наземь и, закрыв лица руками, лежали недвижно, хотя никто из них не был ранен.

— Вставай, башкурд! — закричал полковник, первый настигший башкир.

Башкиры продолжали лежать, не открывая лиц.

Арсеньев вскочил с коня и с силой пихнул сапогом одного из них.

— Вставай!

— Ой, бульна! — застонал башкир, хватаясь за бок. На его лице выражался страх и просьба о пощаде. — Не надо рубать… Наша — верный башкирец…